Мы чрезвычайно мало знаем об обыденной жизни псковских горожан. На слуху лишь имена наиболее крупных торговцев и промышленников второй половины XVII в. - Поганкиных, Меншиковых, Русиновых. А между тем Псков этого времени был подобен бурлящему котлу, где кипели страсти, приумножались и рушились состояния, плелись интриги. Стремительное возвышение Поганкиных было скорее уникальным явлением, а в основном псковский промышленник был озабочен куда более заурядными делами. Одним словом, наша работа посвящена жизни "среднего класса" в Пскове второй половины XVII века.

В ночь с 4 на 5 мая 1663 г. в Пскове вспыхнул пожар. Насколько можно судить по донесению псковского воеводы князя Ф.Ф. Долгорукова, пожар начался на торге в третьем часу ночи в большом мясном ряду. Новый торг занимал территорию по обеим сторонам нынешней улицы Некрасова между современными Октябрьским проспектом и улицей К. Маркса. Пожар оказался необычайно губительным для города; как писал воевода, "в то пожарное время згорело во Пскове: монастыри, и церкви, и таможня, и кружечной и гостиной дворы"1. Кружечный и гостиный дворы располагались вблизи от торга - в кварталах нынешних улиц Некрасова и Гоголя. Гостиный двор занимал территорию современного здания областной администрации, а палаты Кружечного двора стояли на месте производственного здания на улице Гоголя 23. Собственно, первый этаж этого здания, сложенный из известняковой плиты, и представляет собой остатки Кружечного двора, выстроенного в камне в 1686 г. и существовавшего в течение XVII века.

Кружечный двор был центром алкогольной индустрии древнего Пскова. Поскольку в России действовала государственная монополия на производство и продажу алкогольных напитков, Кружечный двор принадлежал казне. Но государство не располагало квалифицированными кадрами для управления своим хозяйством, поэтому производством и продажей алкоголя занимались в порядке повинности рядовые горожане. Посадские люди поочередно заступали на службу в "царевом кабаке" на год. В 1662 г. на службу кабацким головой на Кружечном дворе заступил Андрей Ларионов с товарищами. Для заведения дела, или, как говорили, "на завод" из казны кабацкие головы получили 5 тысяч рублей, на которые были куплены вино, пиво и мед для воеводы Репнина. Эти напитки шли на угощение послов иностранных государств, часто проезжавших через Псков.

Но головам нужно было, кроме того, давать прибыль, и здесь уже они вынуждены были действовать на свой страх и риск. Первым делом Ларионов с товарищами отправились к кредиторам. У Семена Меншикова головы заняли деньги на покупку вина у шведского купца Федрика (Фридриха) Балсырева. Ананья Меншиков выдал кредит в 2 тысячи рублей медными деньгами на покупку хмеля для варки пива. Купец из Любека Юстерко Вилимонов выдал псковским кабацким головам большой кредит на покупку вина в Прибалтике. Наконец, много алкоголя и ингредиентов было куплено просто в долг. У жителя слободы Печерского Успенского монастыря Ивашки Выморского в марте 1663 г. купили "в завод" 200 пудов меда, у жителя Нарвы Ота Фабянова купили 800 ведер вина.

Пожар на Кружечном дворе стал настоящей катастрофой для псковичей, служивших головами в 1662-1663 гг. Как писал воевода Долгоруков, "от того пожару кружечный двор и всякие заводы: вино, и хлеб, мед, и хмель, да пива 2250 ведер, меду цыжоного 160 ведер, и всякие запасы погорели без остатку, только вынесено 200 ведер вина"2. Убытки достигали 5 тысяч рублей - сумма астрономическая по тем временам. Головы и после пожара продолжали изготавливать и продавать алкоголь, но прибыль была смехотворной: с 25 июня по 1 сентября 1663 г. сбор составил всего 570 рублей. Деньги немедленно пошли в платеж кредиторам: 500 рублей Семену Меншикову и 70 рублей Осипу Хлебникову.

Но на голов наседали другие кредиторы, в особенности иностранные. 18 марта 1664 г. была "послана великого государя грамота во Псков к воеводам ко князю к Федору Ромодановскому с товарыщи, велено иноземцом деньги доправить на голове Андрее Ларионове с товарыщи тотчас, и отдать иноземцом, чтоб в том с иноземцы ссоры отнюдь не было"3. Выражение "деньги доправить на ком-либо" в XVII в. означало "взыскать с имущества должника". Если у человека не было денег, его заставляли продавать вотчину и даже дом. У Андрея Ларионова деньги, видимо, были, но другим псковичам, попавшим в долговое ярмо, зачастую приходилось совсем худо. Как гласит поговорка: "Займуя - смеются, а платя долг - плачут".


Такая беда приключилась в 1672 г. с посадским человеком Михаилом Бахаревым. Бахарев был поручителем по откупщикам Якушке Петрове с товарищами, которые также не вполне удачно вели дела. Убытки были разложены пропорционально по откупщикам и их поручителям, и на долю Бахарева досталась относительно небольшая сумма - всего 23 рубля, но денег у Михаила не было. Как писал Бахарев в своей челобитной на царское имя, "описан в твою великого государя казну во Пскове дворишко мое..., а то мое дворишко оценено было самою малою дешевою ценою, и не допрося меня, сироты, то мое дворишко из приказу подьячие : за те за 20 за 3 рубли продали псковскому воротнику Якушки".

Прежний владелец, натурально, был выброшен на улицу. Как указывал Бахарев, строение в свое время обошлось ему в 150 рублей, и челобитчик недоумевал: неужели он не заслужил хотя бы таких денег своими прежними делами. "И я, сирота твой, - писал он, обращаясь к царю, - ис того дворишка выгнан вон напрасно, потому что я, сирота твой, те деньги заслужил тебе, великому государю, что ездил по твою государеву пушечную казну в Ругодив"5. К сентябрю Бахарев наконец нашел деньги для выкупа двора, и слезно умолял царя вернуть ему двор, а воротнику Якушке деньги, уплаченные в приказе, принять обратно. Осталось неизвестно, как дьяки Новгородской четверти в Москве решили это дело. Царю Алексею Михайловичу дело, естественно не докладывали, и апелляция челобитчика к царскому имени в данном случае была простой формальностью.


В XVII в., как и сейчас, выплата налогов была главной проблемой и головной болью псковичей. Порядок сборов налогов оставался архаичным: горожане самостоятельно раскладывали налоги между собой, исходя из объема капитала, вложенного каждым в собственную торгово-промышленную деятельность. Как писал Григорий Котошихин, "против той их торговли и промыслов положено царское тягло, на всякой год, со всякого города, что доведется взяти, окладами; и те все вышеписанные чины, на кого что положено, сметяся сами меж собою по своим промыслом и животом, с кого что взяти, положат на себя сами меж собою; а кому чего не в мочь платить, збавливают и накладывают на иных, и выбраны у них бывают для таких дел старосты"6.

Раскладкой налогов в Пскове ведали выборные окладчики, сменявшиеся ежегодно. Окладчиками выбирались наиболее состоятельные и уважаемые в городской среде люди, как например купцы Сырников, Русинов и другие. Величина оклада выражалась не в реальной денежной сумме, а в относительной доле общегородского оклада. Скажем, если вся сумма налога с посадской общины приравнивалась к 10 рублям, то доля каждого горожанина могла составить 7-10 "денег". Разумеется, это была только доля от общегородского платежа, скажем, 1/200 часть, а реальная сумма налога с каждого горожанина колебалась в пределах от нескольких рублей до десятков рублей.

Рядовой посадский человек Игнатий Колягин в 1690-1691 гг. был обложен налогом с 10 денег, и, сочтя, что обложили его несправедливо и по завышенной ставке, написал челобитную в Москву. 28 декабря 1691 г. псковскому воеводе Петру Апраксину пришла царская грамота, где ему было предписано вмешаться во внутреннее дело посадской общины и снизить оклад Колягина до 7 денег. Земский староста Пскова Тимофей Балакирев должен был оправдываться перед московским начальством. От имени всех посадских людей Пскова Балакирев писал, что окладчиков Афанасия Русинова с товарищи выбрали всем городом, подтвердив свое согласие подписями, причем свою "руку приложил" и обиженный Колягин: "И окладывали они, окладчики, нас сирот всех псковичей посадских людей вправду и ни на кого не посягая". Земский староста от имени псковичей подробно мотивировал свое несогласие. "Мы сироты ваши псковичи посацкие многие люди от частых многих пожаров вконец разорились, а он Игнатей Колягин з детьми во Пскове товары, и за рубеж свальными отпуски торгует, да он же Игнатей Колягин з детьми от частых пожарных разорений уцелел, и перед прошлыми годы, и перед окладом Якова Сырникова в промыслех у нево и перед своею братьею гораздо умножило, и промышляючи своими торги он Игнатей з детьми обогатился"7.

Земский староста просил не верить ложному челобитью Колягина, и если ему "афонасьев оклад Русинова с товарищи нелюб", обложить его вновь с его промыслов. Неизвестно, чем закончилось это дело, но оно хорошо показывает, насколько хитроумно, всеми доступными способами, наиболее ушлые предприниматели старались снизить собственное налоговое бремя. Но община-мир бдительно стоял на страже городских интересов. Как говорили на Руси, "мир - дело велико: как всем миром вздохнут, так и временщик издохнет".


Проблема прикрепления посадских людей к тяглу во второй половине XVII в. давно находится в поле зрения отечественных историков (М.А. Дьяконов, А.Г. Маньков). В научный оборот введены царские указы 1650-1690-х гг., их постановления детально изучены, а также показан процесс применения указов на практике. А.Г. Маньков рассмотрел четыре дела о приписке к посаду Пскова бобылей церковных вотчин, относящихся к 1680-1686 гг. Анализ этих дел, равно как и правительственной политики по крестьянскому вопросу, привели исследователя к выводу о том, что побудительным мотивом законодательной деятельности была "борьба посада с феодалами за крестьян-тяглецов"8.

Действительно, противостояние посадских общин и крупных землевладельцев, в особенности монастырей, как например Иверского и Спасского, диктовало правительству необходимость урегулирования вопроса о беглых. Но далеко не все землевладельцы были заинтересованы в возвращении своих крестьян из города. В правительственных указах 1684 и 1688 г. фигурирует одинаковое обоснование отказа феодалам в их исках: "И для того им отказано, что они нам, великим государем, не били челом многие годы"9. Представляется, что многие землевладельцы не предъявляли иски посадским общинам по негласному уговору со своими крепостными, которые, живя в городе и ведя крупную торговлю, приносили своим владельцам существенный доход. В данном случае государство отчасти отступало от категорического требования Уложения 1649 г. о возращении беглых их прежним владельцам.

Рассмотрим другую сторону проблемы - борьбу посада за включение пришлых крестьян в общинное тягло. Определяющее значение в конце XVII в. сыграл указ от 19 октября 1688 г. об оставлении за посадом Ярославля и других городов крестьян, бобылей, закладчиков и захребетников, поселившихся на посадах в период с 1649 по 1684 г. Как выяснил А.Г. Маньков, этот указ приобрел общегосударственное значение и рассылался по городам. Посадские люди Новгорода, Старой Руссы и Нижнего Новгорода, куда указ не был послан, запрашивали его в челобитных. В 1692-1693 гг. эти города получили грамоты с изложением указа10. В аналогичном положении оказался Псков, и 2 сентября 1692 г. посадские люди Пскова отправили челобитную, инициировавшую составление особого указа. Дело о приписке в тягло пришлых людей в Пскове составило источниковую основу настоящей статьи11.

Челобитная от 2 сентября 1692 г. была подписана верхушкой посадских людей в количестве 33 человек, среди которых двое земских старост, сотские всех 10 сотен, С. Поганкин, А. Русинов и другие. По структуре документ состоит из трех частей. В начале челобитчики в деталях описали конфликтную ситуацию, сложившуюся на посаде в результате перемещения в город "изо псковских пригородов и из уездов, и из сел и из деревень розных чинов из вотчин" крестьян, бобылей, гулящих и вольных людей. Как можно судить по челобитной, посадских людей не беспокоили тяжбы с владельцами беглых. Предмет их жалобы - нарушение монополии посадских людей на торгово-промышленную деятельность и отказ пришлых людей нести тягло.

"И живучи те всякие люди во Пскове и около Пскова и в посадех и меж посадов промышляют всякими сирот ваших посацкими промыслы, торгуют льном и пенкою, и всякими товары, и в лавках сидят, и всякими рукодельными промыслы промышляют, и с тех своих торговых и всяких промыслов нам сиротам вашим в земскую избу во всякие ваши государские подати и во всякое градское строение и в платежи и в мелкие и всякие росходы ничего в помочь не дают, и всяких ваших государских и городовых и отъезжих служеб не служат: чинятся сильны"12.

Вторая часть челобитной представляет собой близкое к тексту изложение царского указа от 19 октября 1688 г. Существенное отличие изложения указа в челобитной от текста указа только в одном: в челобитной опущено последнее предложение указа 1688 г., трактующее проблему сыска крестьян, пришедших в посад после указа 17 декабря 1684 г. Таким образом, посадских людей Пскова принципиально не интересовала ситуация связанная с исками землевладельцев о беглых.

Третья часть челобитной открывается заявлением, что в Псков не была выдана царская грамота, разрешающая взять пришлых людей в посад. Соответственно, псковичи просили прислать им грамоту "против государских именных указов", аналогичную уже присланным в Ярославль и другие города. В грамоте, по мнению посажан, должно было содержаться распоряжение о приписке в посад пришлых людей и сборе "по них" поручных записей13.

10 октября 1692 г. из Новгородской четверти была отправлена грамота псковскому воеводе П.М. Апраксину, черновик которой сохранился в деле. Текст грамоты близок по своему содержанию царскому указу от 19 октября 1688 г. Как и в указе, в грамоте предписывалось пришлым людям, пришедшим в посад в период с 1649 по 1684 г., занимающимся торгово-промышленной деятельностью, породнившихся с посадскими людьми и вне зависимости от факта их записи в переписных книгах 1678 г. "быть во Пскове в посаде по прежнему бесповоротно". Новым членам посада предписывалось "службы служить, и подати, и во всякие платежи и в росходы велеть платить по окладу со псковскими посацкими людьми в ряд". Общине разрешалось собрать поручные записи по новым тяглецам14.

В царской грамоте псковскому посаду 10 октября 1692 г. отсутствуют важнейшие положения указа 1688 г. о разрешении споров с владельцами крестьян. В указе 1688 г. запрещалось отдавать пришлых людей, пришедших на ярославский посад до 17 декабря 1684 г., помещикам и вотчинникам в крестьянство и холопство по причине того, что они "не били челом многие годы". Поместных же крестьян, пришедших в Ярославль после этого срока, разрешалось "искать судом".

Таким образом, грамота Пскову от 10 октября 1692 г. посвящена всецело вопросу вовлечения пришлых людей в тягло и не затрагивает проблемы владения спорными крестьянами. Это говорит о специфике процессов закрепощения, протекавших на Северо-Западе России в конце XVII в. В пограничных регионах землевладельцы не испытывали недостатка в рабочих руках, поскольку на всем протяжении XVII в. из-за границы шел постоянный приток "выходцев". В псковских порядных записях, переписных книгах фиксируются выходцы из Белоруссии и Прибалтики, поряжавшиеся в крестьяне и бобыли. В этих условиях тяжбы с посадом не были привлекательными для большинства церковных и светских землевладельцев.

С другой стороны, псковский посад, тяглое население которого в XVII в. значительно уступало по численности служилому, испытывал определенные сложности в несении служб и тягла. Поэтому тенденция усиления противостояния между посадской общиной и землевладельцами, хорошо прослеживаемая на материалах городов центральной России, на Северо-Западе отходила на второй план.

Аракчеев В.А.