Переходя к рассмотрению вопросов датировки церкви Покрова Богородицы и сохранившихся в ней настенных росписей, отметим очень важные, как нам кажется, наблюдения, сделанные в процессе раскопок.

Производя разбор заполнявших храм отложений, состоявших из обрушенных верхних частей здания, мы обратили внимание на то, что в этих отложениях фрагменты фресок, встречавшиеся в верхних частях заполнения, по всей площади раскапываемого здания, в средних и нижних слоях обнаруживались, как правило, около стен и столбов храма. В подкупольном пространстве и в отложениях, находившихся на некотором удалении от стен, фрагменты росписей встречались в виде единичных, разрозненных (не собирающихся в более крупные фрагменты) находок.

Было также отмечено, что обнаруженные в заполнении храма куски штукатурки, покрывавшей своды верхних частей здания, не несли на себе остатков росписей и по своему качеству и составу заметно отличались от штукатурки с живописью.

Произведенное вскрытие полов в храме выявило в прослойке мусора между первоначальным и верхним полами (их было два в храме) незначительное количество фрагментов фресок и кусков древних вычинок. При этом было отмечено, что и фрески, и вычинки несли на себе следы неоднократных побелок.

Анализируя перечисленные наблюдения и сопоставляя их с обнаруженными в храме деформациями его каменных конструкций (глубокие трещины и разрывы кладки, неравномерная осадка подкупольных столбов), которые в конечном итоге привели либо к обрушению верхних частей постройки, либо к необходимости их обрушить и предпринять работы по восстановлению храма, мы задаем вопрос: когда же все это произошло?

Планируя раскопки, мы предусматривали раскрыть не только внутреннее пространство памятника, но также и его внешние фасады, главным образом восточный, так как северный, западный и южный оказались прикрытыми позднейшими пристройками. С раскопками восточного фасада мы связывали возможность получить стратиграфическую картину залегания строительных линз храма и восточной крепостной стены, расположенной в непосредственной близости от церкви, проследить их соотношение.

Псковские летописи, как известно, не сохранили нам сведений о времени первоначального строительства каменных укреплений Довмонтова города. Они лишь донесли до нас упоминания о произведенных строительных работах на его стенах, в частности о строительных работах на интересующей нас восточной стене. Под 1404 г. летописи отметили, что в этот год восточная стена Довмонтова города была сделана "толще и выше". Опираясь на это сообщение, мы предполагали в процессе раскопок увидеть строительную линзу крепостной стены начала XV в. и проследить соотношение ее со строительными линзами храма, относящимися как к первоначальному строительству, так и к последующим ремонтным работам в нем. Результаты раскопок превзошли все наши ожидания. Произведенными вскрытиями было установлено, что строительная линза крепостной стены перекрывает строительную линзу храма. Это дало основание заключить, что последние для храма крупные строительные работы, оставившие после себя линзу строительного мусора, состоялись до 1404 г., что позволяет связать их с работами, о которых рассказывают Псковские летописи под 1398 г. Раскопками было обнаружено также, что этими строительными линзами перекрыты отложения, содержащие фрагменты фресковых росписей из раскапываемой церкви, осыпавшиеся и вынесенные в свое время за ее стены. Обнаруженные под строительными линзами 1398 и 1404 гг. фрагменты фресок дают основание утверждать, что связываемые с 1398 г. строительные работы в церкви носили характер крупных ремонтных работ в постройке, уже стоявшей и сохранявшей на своих стенах остатки фрескового убранства.

Это мнение неожиданно нашло себе подтверждение в материалах раскопок 1976 г. В тот год, раскрывая платы на юго-восточном подкупольном столбе, на красочном слое разграничительной полосы мы обнаружили процарапанную острием по сухой штукатурке многострочную надпись, рассказывающую о какой-то денежной операции. Не касаясь содержания надписи, укажем только, что в ней оказалось важное для нас свидетельство, а именно - летописная дата: "В лъто 6906 индикта в 6", что соответствует 1398 г. нашего летоисчисления и полностью (текстуально) совпадает с известной нам уже летописной формулировкой. Обнаружение процарапанной на фреске летописной даты, той самой, под которой Псковские летописи рассказывают о каком-то новом строительстве нашей церкви, лишь убеждает в правильности высказанного нами соображения относительно характера этих работ. Вместе с тем, полученные данные позволяют дополнить летописные известия о первоначальном строительстве храма Покрова сведениями о строительном материале, из которого он был сооружен первоначально. В самом деле, если исходить из того, что после строительства храма мастера давали зданию просохнуть в течение не менее года и только потом приступали к созданию в нем живописного убранства, то станет очевидным, что каменные работы в исследуемом храме, зафиксированные летописью под 1398 г., не могут быть признаны первоначальными для него. Открывшееся граффити позволяет, таким образом, утверждать, что первоначальное строительство каменного храма Покрова должно быть определено временем более ранним, чем 1398 г., т. е. отнесено к 1352 г., под которым летописи сообщают о его строительстве впервые.

Правильность приведенных рассуждений как будто бы находит себе подтверждение в отмеченных строительных особенностях церкви и в тех деформациях здания, которые привели к перестройке храма. Обратимся к событиям 1352 г. В тот год в Пскове и в окрестных селах бушевала жестокая эпидемия. Началась она, как об этом рассказывает летописец, "из весны на цветной недели" и продолжалась до глубокой осени "оуже перед зимою проста". Размеры постигшего город бедствия так описываются в Строевском списке Псковской 3-й летописи: "В лъто 6860 (1352). Бысть мор зол въ граде Пскове и по селамъ смерти мнозь и належащи, мряхоу бо люди, мужи и жены, старые и младыа, и малыа дЪтки, и попову и черноризци, и черноризицы. . . и . . . попову бо пе можаху бо проводити по единому из дворовъ, за множество оумерающих не оуспъватн, бо веляху комоу же своа мертвыа на церковпыа дворы проводити, об нощ бо оумерших оутре обретется до 30 или более скопится оу единой церкви". И далее летописец отмечает: ". . .тако полагахоу по троа или по пяти голов и в один гроб".

Охватившие город трагические события не могли не отразиться на ходе строительных работ по возведению храма. Общий страх, нависший над горожанами, в том числе и над участниками строительства, по-видимому, заставил мастеров спешить с завершением строительства. Вполне вероятно, что эпидемия коснулась и самой строительной артели, что заставило либо заменить выбывших участников строительства новыми, менее квалифицированными работниками, либо выполнять весь объем работ меньшим количеством людей. Вероятно, в этом кроется причина отмеченных выше изменений в системе кладки, которая, ускоряя процесс строительства, несомненно, ослабляла прочность возводимого здания. Этим же, очевидно, следует объяснить и ошибку в расчете размеров места южной опоры арки прохода из трансепта в диаконник. Здесь, как уже отмечалось, мастера, возводя кладкой южную стену четверика и в ней южную нишу в помещении диаконника, не справились с сочленением двух кладок. Не имея времени для переделки допущенного просчета, они часть арки прохода уложили на подготовленное для нее место в кладке стены, а часть кладки свода так и осталась висеть, ни на что не опираясь.


В это тяжелое для города время, по-видимому, был затруднен и подвоз строительного камня необходимой толщины и качества. Следствием этого, быть может, явилось появление в кладке стен храма облицовочных рядов, в которых хорошие камни были

положены на расстоянии друг от друга, а промежутки между ними заполнены обломками плит и щебнем и пролиты раствором.

В результате допущенных при строительстве отклонений от проверенной практикой технологии каменного строительства, конструкции храма, уже в процессе их создания, стали деформироваться, о чем свидетельствуют лопнувший камень и затекший в образовавшуюся трещину в кладке арки прохода из трансепта в жертвенник известковый раствор. Деформации здания способствовала неравномерная осадка его основных несущих конструкций. Так, восточные подкупольные столбы относительно стен четверика, дали осадку для северо-западного и северо-восточного столбов 8-10 см, для южных - 24- 25 см. Следствием этого явился разрыв в кладке арки прохода из алтаря в диаконник. Тогда же в древности он был заполнен раствором и заштукатурен слоем вычинки, применявшейся в местах выпадения штукатурки с росписями.

Но деформация каменных конструкций храма привела не только к появлению в кладке здания глубоких трещин и разрывов, она привела также и к отставанию от стен штукатурки с живописью, местами на значительных площадях.

Итак, если приведенные выше косвенные свидетельства подтверждают дату первоначального строительства каменного храма Покрова как 1352 год, то время создания в нем живописного убранства еще требует своего рассмотрения. Исходя из предыдущего изложения, можно заключить, что хронологические границы, в которых следует вести разыскания, лежат между 1352 и 1398 гг.; эти границы могут быть заметно сближены, если мы учтем все собранные раскопками данные о нашем памятнике.

Уже сам факт нахождения обломков фресок в культурных отложениях, перекрытых строительной линзой 1398 г., исключает этот год как нижнюю границу времени создания фресок. По-видимому, ее можно опустить за пределы 1383 г. Этим годом, как известно, датируется строительство расположенной к югу от храма Покрова церкви Сошествия св. духа. Во время раскопок этого храма в 1972-1973 гг. в слоях, подстилающих его, были обнаружены обломки фресок из церкви Покрова, а это значит, что уже до 1383 г. в нашей церкви шел процесс разрушения живописного убранства. Этот процесс, надо полагать, не был одноразовым актом, а протекал во времени, продолжительность которого трудно установить. Думается, что он находился в прямой зависимости от процесса деформации самого здания. Этим, по-видимому, можно объяснить тщательную вычинку мест выпадения штукатурки с живописью, которую производили в храме, не подозревая того, что начавшаяся деформация здания приведет к столь быстрому его разрушению. Можно также предположить, что в период после обрушения верхних частей постройки и работ по ремонту и восстановлению здания в 1398 г. процесс разрушения фресок мог протекать интенсивнее.

Если приведенные рассуждения правильны, то нижняя граница времени создания фресок должна приблизиться к году первоначального строительства храма.

В самом деле, полное раскрытие постройки, освобождение ее членений от позднейших строительных наслоений, расчистка первоначального пола позволили проследить в сохранившихся местах соотношение плитяного покрытия древнего пола с живописным убранством церкви. Как показали раскопки, штукатурка, несущая на себе фресковые росписи, вплотную подходила к древнейшему полу и отделялась от него выполненной черной краской неширокой отбивкой. Этот факт позволяет утверждать, что фресковое убранство храма производилось в период, хронологически близкий к работам по устройству в церкви первоначального пола, иными словами, к работам по сооружению самой церкви.

Обращает на себя внимание то, что все отмеченные в храме деформации произошли после того, как в нем были произведены живописные работы. Если считать, что после возведения храма мастера давали зданию просохнуть в течение года или полутора лет и только после этого приступали к созданию в нем живописного декора, то в этот короткий срок начавшаяся осадка здания не должна была вызвать в его конструкциях сколько-нибудь заметного разрушения. Раскопками таких мест и последующей их вычинки не зафиксировано. Поэтому мы полагаем, что произведенные сразу же после просушки здания штукатурные, а затем и живописные работы скрыли последовавший за этим процесс разрушения памятника.

Изложенные выше соображения, таким образом, позволяют в определении датировки живописи склоняться к хронологическим границам, охватывающим первые 2-3 года после 1352 г.

Подтверждением такой датировки может, по-видимому, служить отмеченное раскопками разрушение древней штукатурки на участках непосредственного примыкания ее к плитам древнего пола, уложенным вплотную к стенам и столбам храма, что свидетельствует о разной скорости осадки стен, столбов и примыкавших к ним плит пола. Если учесть, что процесс естественной осадки каменных конструкций здания наиболее энергично протекает впервые 5- 8 лет после его сооружения, то отмеченные разрушения древней штукатурки, связанные с процессом неравномерной осадки зданий, хронологически должны были начаться в эти первые годы жизни церкви.